Неточные совпадения
Авдотья Назаровна. За делом, батюшка! (
Графу.) Дело вас касающее, ваше сиятельство. (Кланяется.) Велели кланяться и о
здоровье спросить… И велела она, куколочка моя, сказать, что ежели вы нынче к вечеру не приедете, то она глазочки свои проплачет. Так, говорит, милая, отзови его в стороночку и шепни на ушко по секрету. А зачем по секрету? Тут всё люди свои. И такое дело, не кур крадем, а по закону да по любви, по междоусобному согласию. Никогда, грешница, не пью, а через такой случай выпью!
— О будущем Лиза никогда не думала, — подхватил
граф, сам-то пуще всего думавший когда-нибудь о будущем. — Но ваше как
здоровье? — спросил он Домну Осиповну.
Марья Дмит<ревна>. Мне должно, моя воля — ехать в деревню. Там у меня тридцать семейств мужиков живут гораздо спокойнее, чем
графы и князья. Там, в уединении, на свежем воздухе мое
здоровье поправится — там хочу я умереть. Ваши посещения мне более не нужны: благодарю за всё… позвольте вручить вам последний знак моей признательности…
К тому же ехать к
графу — значило еще раз окунуться в жизнь, которую мой Поликарп величал «свинюшником» и которая два года тому назад, во всё время до отъезда
графа в Петербург, расшатывала мое крепкое
здоровье и сушила мой мозг.
Граф Орлов, более всего заботясь, чтобы захваченная им женщина была доставлена в Россию живою, независимо от письма своего к ней, в котором увещевал беречь
здоровье, приказал адмиралу Грейгу иметь о пленнице всевозможное попечение.
Наполнились кубки, и все общество пило
здоровье принцессы Елизаветы. Начались маневры, все вьштли на палубу, подле принцессы стояли в почтительном отдалении
граф Орлов, Грейг, Христенек и дамы. Елизавета стояла у самого борта и с увлечением смотрела на маневры. Долго смотрела она и молчала…
— Самсон покорился слабой, но лукавой женщине. Ум стоит телесной силы.
Здоровье, сила душевная нужны нам, почтеннейший
граф, особенно теперь, когда враги наши действуют против нас всеми возможными способами, и явно и тайно. Я говорю — враги наши, потому что своего дела не отделяю от вашего.
В этом письме
граф сообщал Литте, что его величество, имея ввиду, что он,
граф Литта, получил за своею супругою весьма значительные имения, находит, что для успешного управления этими имениями
графу Литте следовало бы жить в них, выехав поскорее из Петербурга, тем более, что пребывание в деревне может быть полезно и для его
здоровья.
Наскучив бездеятельною жизнью и невниманием к нему, от скуки и досады, да, кажется, и по совету других,
граф Алексей Андреевич отправился для поправления своего
здоровья за границу.
Но Шумскому было и горя мало, он не обращал на
графа никакого внимания, промыслит, бывало, себе винца, да и утешается им на досуге. Он уже начал надеяться, что будет себе жить в Грузине, да попивать винцо на доброе
здоровье, но вышло далеко не так.
— Что это,
граф, вы совсем пропали? Сколько времени я вас не видела у себя. Ужели ваша головная боль, припадок, который случился как раз у меня, так продолжительно отразилась на вашем
здоровье? Вы были больны?
Когда подали шампанское,
граф рассказал, как, по его ошибке, капитан был обходим множество раз разными чинами и наградами, и что он желает теперь поправить сделанное капитану зло, а потому предлагает тост за
здоровье подполковника Костылева; далее, говоря, что тогда-то капитан был представлен к награде, пьет за полковника Костылева, затем за кавалера такого-то и такого-то ордена, причем и самые ордена были поданы и, таким образом, тосты продолжались до тех пор, пока он, капитан, не получил все то, что имели его сверстники.
— А больше ничего, что в это время стоял за моею спиной
граф и спросил, кому я так низко кланялась? «Нашему лекарю, ваше сиятельство! Дай Бог ему доброго
здоровья, он нас лечит и бережет!..»
— Нет, нет, ты поговори с ней, но ни во что не мешайся, это вредно для твоего
здоровья… — как-то особенно заспешил
граф и, посидев еще немного, ушел из спальни жены.
Ее появление в доме
графа Николая Николаевича Ладомирского, известного варшавского богача и сановника, в конце шестидесятых годов, после последней его заграничной поездки, которые он до тех пор предпринимал ежегодно для поправления своего расстроенного служебными трудами
здоровья, истолковывалось в обществе на разные лады.
— Как
здоровье Нади? — спросил он у Ольги Ивановны, дружески поздоровавшись с
графом Стоцким. — Хотелось бы, чтобы она хоть сегодня была повеселее, но, кажется, мои доброжелатели так восстановили ее против меня, что этому не бывать.
В силу этого-то
граф плотоядными глазами стал поглядывать на Екатерину Петровну Бахметьеву, но достижение цели в этом случае было сопряжено с риском светского скандала, чего
граф боялся, как огня, а там, а Грузине, жила красавица Настасья, полная
здоровья и страсти и он,
граф, променял ее на эту, сравнительно тщедушную женшину с почти восковым, прозрачным цветом лица, «святыми», как стал насмешливо называть Алексей Андреевич, глазами, далеко не сулящими утолить жажду плотских наслаждений — таковой вскоре после свадьбы сделалась Наталья Федоровна.
За обедом, за которым пили шампанское за
здоровье нового георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого-то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам
граф Растопчин), и как
граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
— Я очень жалею бедного
графа, — проговорила гостья, —
здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
— Какое теперь
здоровье? Ну, рассказывай же, — сказал
граф, — чтó войска? Отступают, или будет еще сраженье?
— Как
здоровье… — Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего
графом; назвать же отцом ему было совестно.
Пили за
здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за
здоровье старшин, за
здоровье распорядителя, за
здоровье всех членов клуба, за
здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за
здоровье учредителя обеда
графа Ильи Андреича.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня.
Граф более чем когда-нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких-нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но
здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за
здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза
графа увлажились слезами.
Проводив одного гостя,
граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о
здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправлял редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать.